Офицер подошел к транспортной криогенной камере, взглянул на показания приборов и кивнул.
— Седьмой грузовой лифт. В реанимационную!
Они увидели свет практически одновременно.
В двух разных помещениях станции были вскрыты в этот момент два низкотемпературных саркофага.
В первом из них лежала женщина-киборг.
Пожилой седоусый техник, из немногочисленного людского персонала «Эрадзии», привычными, профессиональными и совершенно равнодушными движениями прилепил к нагому, покрытому бисеринками желеобразного раствора телу несколько датчиков, взглянул на их показания, покачал головой и произнес себе под нос:
— Совсем они там рехнулись, что ли? Гонят всякий утиль… — Он еще раз с сомнением глянул на не понравившиеся ему данные, потом вздохнул, махнул рукой и воткнул в разъем на черепной коробке киборга компьютерный кабель, соединенный с одним из установленных в помещении терминалов.
На мониторе промелькнули коды тестирования. Два теста из пятнадцати оказались провалены. Техник, который в ожидании окончания процесса курил, присев на край низкотемпературного гроба, покосился на результаты проверки, в сердцах сплюнул на далекий от понятия «стерильность» пол и отжал клавишу вмонтированного в терминал устройства связи.
— Лейтенанта Гордона… — отрывисто бросил он, склонясь к сеточке микрофона.
— Ну? — спустя десять или пятнадцать секунд ответил динамик переговорного устройства.
— Джон, у меня проблемы с номером пятнадцать. Да, эта из сегодняшней партии. Тест провален по двум позициям. Будем оформлять рекламацию?
На той стороне связи раздалось недовольное сопение.
— А что за позиции? — наконец переспросил старший техник.
— Вторая и девятая. Они там на заводе опять принялись лепить какую-то херню.
— Слушай, да это же ерунда… — В динамике было слышно, как лейтенант технической службы щелкает клавиатурой, просматривая листы электронной спецификации. — Ассоциативное мышление и долгосрочная память псевдоличности… мы же не включаем эти функции, у нас тюрьма, а не бордель, забыл?
— Ну и что мне делать?
— Да запускай ты ее, на нас и так представители «Киберсистем» уже две телеги накатали. А будет глючить — спишем. Не ты ведь платишь… В первый раз, что ли?
Сержант нахмурился, отчего на его лбу обозначились вертикальные морщины.
— Ладно, уговорил, — наконец согласился он, безнадежно взмахнув рукой. — С тебя вечером три пива, Гордон… — Техник отпустил клавишу и повернулся к киборгу.
Пожевав пустыми губами, он некоторое время с сомнением рассматривал ее, а потом произнес, обращаясь к неподвижному телу:
— Ну что, красотка, будем просыпаться или как?
Та, к кому он обращался, не могла ничего ответить. Она лежала на своем жестком ложе, холодная и безучастная, словно кусок льда.
Пальцы техника легли на сенсорную клавиатуру.
«Загрузка функций серводвигательных систем» — набрал он в командной строке и добавил несколько цифр.
На пустом экране монитора заморгал короткий ответ системы:
«Активация. Ждите».
Двумя этажами выше в тюремном медицинском блоке молодой врач склонился над нагим мужчиной, который лежал на жестком реанимационном одре, подключенный к обступавшим его со всех сторон приборам.
Раздвинув плотно смеженные веки пациента, врач посветил ему в глаз маленьким фонариком, дождался реакции зрачка на свет и удовлетворенно разогнулся.
Через несколько минут он внесет в компьютер станции новую учетную запись:
«Лепетов Олег Владимирович, КХ-157. Успешно реанимирован».
Эта самая первая ночь на борту «Эрадзии» запомнилась Олегу смутно, но от того, что окружающая обстановка воспринималась урывками, она не стала менее гнетущей.
Сама станция ни изнутри, ни снаружи не могла похвастать интерьером и удобствами. Скорее, наоборот, тут, словно в издевку над будущими обитателями, вообще отсутствовало понятие «комфорт». Орбитальная база являлась не чем иным, как наспех переоборудованным под содержание людей старым межзвездным складом, которые в изобилии разбросала по всем мыслимым точкам космоса едва закончившаяся война.
Главное помещение «Эрадзии», или, как его называли сами заключенные, — «холл», представляло собой квадратный колодец. По отвесным стенам колодца тянулись пятнадцать узких решетчатых балконов, соразмерно количеству ярусов, по периметру которых располагались камеры для заключенных.
Все они были «одиночками», но данный факт быстро находил свое объяснение: клети, размером два метра на метр, являлись стандартными грузовыми ячейками, по размеру обычного контейнера, и их оборудовали под камеры весьма незатейливым способом: просто приварили на петлях скрипучие двери из толстых металлических прутьев. И не вырвешься, и охране наблюдать удобно, нутро каждой камеры как на ладони, за исключением четырех «аппендиксов» на каждом из ярусов, которые представляли собой узкое продолжение балкона, вдающееся в переборку и оканчивающееся люком в человеческий рост, ведущим в иные помещения станции.
Олегу досталась зарешеченная клетушка, дверь которой как раз находилась в стене такого узкого тамбура. Хорошо это или нет, но он был лишен возможности созерцать квадратную шахту «холла» и мог только слышать, что происходит вокруг. Для того чтобы еще и видеть, как он убедился несколько позже, нужно было встать, прижаться щекой к холодным ржавым прутьям решетки, и только тогда можно было разглядеть кусок сварного балкона и несколько расположенных напротив камер этого же яруса.